Генеральный директор РВК Игорь Агамирзян о месте России в мире новых технологий. Современный мир давно требует от стран, компаний и людей глобальной конкурентоспособности. Именно конкуренция порождает инновации. Но что это и как управлять инновациями? Technology push или Market Pull? Это старый спор. Еще в СССР общее понимание было сконцентрировано на первом. Отсюда повсеместное внедрение придуманных в лабораториях решений – без управления отраслями и рынками. Должно быть наоборот: потенциальный рыночный спрос как олицетворение реальных человеческих потребностей порождает заказ на технологии. Внедрение естественно для нерыночной экономики; в рыночной нужное покупают или воруют, но не внедряют.
Появление новых технологий позволяет превратить латентный спрос в актуальный – не только спрос рождает предложение, но и новое предложение создает новый спрос. Именно он создает новые рынки, определяет образ будущего. Чтобы приготовиться к нему, необходимо правильно оценить настоящее, выявить закономерности, анализ которых позволяет предсказать модель развития новых индустрий.
Информационная революция
Наше технологическое настоящее родом из конца 1960-х – начала 1970-х гг., ставших переломным моментом развития человечества. Тогда мир перепрыгнул с пути классического индустриального развития в виртуальную информационную среду. Крупные индустриальные проекты неожиданно закончились: в 1960-е слетали в космос, на Луну, запустили широкофюзеляжные и сверхзвуковые пассажирские самолеты, построили крупнейшие гидро- и атомные электростанции. И уже в 1970-х все развитие в мире пошло вокруг информационных технологий, которые теперь стали универсальной платформой для любых исследований и отраслей.
В начале 70-х определилась элементная база современной электроники. Одновременно с этим произошел экономический прорыв за счет удешевления массового электронного продукта, стали возможными персональные компьютеры – "усилители интеллекта". А главное – начались процессы экономического преобразования смежных индустрий: в экономике знаний и высокоавтоматизированном цифровом производстве центр создания добавочной стоимости переместился от производственных мощностей в инженерные и дизайнерские центры.
Оформил эту технологическую революцию интернет, превратившись в основную платформу коммуникаций и организации всех сторон нашей жизни, от личных финансов до получения госуслуг. Термин "электронное правительство" возник всего 15 лет назад, а уже сегодня во многих странах иные каналы взаимодействия граждан с государством закрылись за ненадобностью. Конвергенция традиционных средств "электросвязи" с современными компьютерными сетями изменила не только модель коммуникации, но и социальную организацию. Смартфоны сделали возможным удаленное выполнение любых операций с контентом. Наконец, "интернет вещей" создает принципиально новую коммуникационную среду, делая возможным привнесение интеллекта в окружающее нас жизненное пространство.
Индустриальная стандартизация
Практически все социально значимые отрасли, менявшие экономическую и социальную структуру, – автомобилестроение, гражданская авиация, персональные компьютеры, интернет, мобильная связь – развивались по одному шаблону, в несколько явно выраженных этапов.
Первый этап, "гаражный", когда ненадолго открывается окно возможностей: соорудив почти на коленке первый автомобиль, планер или PC, с некоторой долей вероятности можно основать компанию, способную стать лидером рынка.
На втором этапе конкуренция и борьба за долю рынка приводят к консолидации компаний и созданию ограниченного числа крупных национальных и глобальных игроков. Особенность периода консолидации – появление индустриальных стандартов, задаваемых не государственными или международными органами стандартизации, а самым успешным технологическим продуктом и его протоколами. В индустрии персональных компьютеров это был Wintel – Microsoft Windows в сочетании с процессорами Intel, а вот в индустрии смартфонов – ARM-Android.
Именно стандартизация платформы для нового рынка дает лидирующим компаниям положение по-настоящему естественной монополии, резко ограничивая возможность входа в этот рынок новым игрокам. Усиливается тренд к тому, что воспроизвести решения лидеров через реинжиниринг и стать конкурентом для них становится невозможным не в силу ограничений на использование интеллектуальной собственности, а благодаря инженерной сложности решений. Здесь характерен пример компании Tesla, которая открыла все свои патенты, посчитав уже накопленный технологический отрыв от конкурентов безопасным.
Признак наличия окна возможностей на новом рынке – отсутствие индустриального стандарта. Когда стандарт определяется, окно возможностей закрывается, "гаражный" этап заканчивается, начинается бурная консолидация вокруг победивших лидеров. Часто такой рынок начинает стагнировать, остается пространство для роста только компаний, которые работают в нишах, не очень интересных лидерам. На этом этапе уже невозможно создать лидера из "гаражной" компании. Известны одиночные примеры создания глобальных лидеров административными методами – Airbus, например, – но для этого необходимы инвестиции государственного или даже межгосударственного уровня.
Системная интеграция
Еще одна важная особенность современных технологических рынков – рост значения системных интеграторов. Если в классической индустриальной модели развития использовалась вертикальная интеграция, то с развитием экономики знаний произошел переход к интеграции горизонтальной, в которой системный интегратор – основное звено "трофической цепи" бизнеса. Именно он выпускает конечный продукт, собирая его из компонентов других производителей по собственным спецификации, дизайну и проекту. Ему же достается львиная доля добавленной стоимости. В продуктах Apple себестоимость компонентов составляет примерно 10%, сборки – около 1%, а остальное – это дизайн, инжиниринг, программное обеспечение, бренд. Ну и экосистема услуг вокруг конечных устройств – iTunes, iCloud, AppStore и т. д., которая сама по себе является серьезным генератором прибыли.
Базовым в модели системной интеграции является то, что индустриальные новички не могут создать конкурентный продукт, не используя общую commodity-элементную базу. Это относится и к микроэлектронике – даже Apple не стала разрабатывать собственный процессор, а использует ARM, – и к любой другой элементной базе, например мехатронике.
Поскольку конкурентоспособная стоимость компонентов достигается только на эффекте масштаба, современное промышленное оборудование использует стандартизированную элементную базу, а уникальность предложения достигается на уровне системной интеграции. В этом же причина формирования новой модели международного разделения труда: отдельные страны специализируются на конкретных технологических решениях, тиражируемых на весь мир, а основные интеграторы – транснациональные компании, способные действовать в мультикультурной среде.
Российская специфика
К сожалению, Россия этап "гаражных лидеров" в индустрии информационных технологий упустила. Собственно, он завершился в мире одновременно с распадом Советского Союза, и новые инновационные компании, основанные в 1990-е гг., оказались в жесточайшей технологической и рыночной конкуренции с глобальными лидерами, что позволило выжить и развиться лишь ограниченному числу нишевых производителей – таких, например, как ABBYY, 1C или "Лаборатория Касперского".
Во второй половине 90-х, уже на следующей инновационной волне, связанной с массовым проникновением интернета, российские инноваторы шире использовали окно возможностей: к этому периоду относится восход национальных лидеров, таких как "Яндекс" и Mail.ru. Но на уровень глобальных лидеров ни одна из этих компаний не вышла, и сегодня в этом сегменте консолидация идет под управлением других игроков. То же произошло с социальными сетями и более поздними рынками, в частности с электронной коммерцией.
Унаследованная от СССР культурная закрытость вместе с очень неудачным размером национального рынка (он достаточно большой, чтобы на нем можно было долго расти, но слишком маленький для вызревания до глобальной конкурентоспособности) не позволили российским компаниям последних технологических волн стать мировыми лидерами и превратиться в транснациональные корпорации. Именно размером национального рынка объясняется в основном американское происхождение последних: рынок США составляет около 40% мирового, а российский – меньше 2%.
Значит ли все это, что у российских технологических компаний нет шансов для глобального лидерства, а наша экономика обречена на то, чтобы оставаться сырьевым придатком развитого мира или, скорее, в среднесрочной перспективе – Китая? Нет, не значит. Стоимость любого commodity-продукта будет по мере развития высокотехнологичной экономики асимптотически стремиться к нулю, а добавленная стоимость будет создаваться только в уникальных предложениях – инжиниринге, дизайне, программном обеспечении, и вопрос только в скорости такого развития. Поэтому правильная постановка вопроса звучит совсем иначе: как определить перспективные для нас глобальные технологические рынки и что именно нужно сделать для того, чтобы претендовать на лидерство на них?
Найти соответствующие ответы нам предстоит в рамках Национальной технологической инициативы, недавно объявленной в России на самом высоком уровне.
Россия может не только вписаться в основные тренды изменения мирового инновационного ландшафта, но и занять лидирующее положение на части перспективных рынков. Чтобы не упустить эту возможность, уже сегодня необходимо определить ключевые технологические вызовы ближайших десятилетий и создать механизмы выработки ответов на них.
Глобальный контекст
Все технологические прорывы последних лет лежат на стыке информационных технологий и технологий физического мира. А львиная доля добавленной стоимости достается не производителям элементной базы, а системным интеграторам. Практически полное разделение капитальных и операционных затрат уже произошло в ряде высокотехнологичных отраслей. В микроэлектронике, например, весь капекс (капитальные расходы. – "Ведомости") лежит на базовом материальном производстве (foundries), а весь опекс (операционные расходы. – "Ведомости") – на инжиниринге и на последних этапах системной интеграции (fabless и chipless), при этом совокупный объем последних превышает объем первого.
Этот тренд стремительно захватывает все новые отрасли, например фармацевтику. С развитием ЗD-печати, цифровой автоматики (CNC) и роботизированного производства та же судьба, видимо, постигнет машиностроение и все традиционные отрасли промышленности. Уместно напомнить, что первый полностью цифровой самолет – Boeing 777 полетел около 20 лет назад, а сегодня все мировое авиастроение целиком перешло на цифру. Фактически Boeing и Airbus из производственных компаний превратились в инжиниринговые, маркетинговые и логистические. Например, ракета SpaceX Grasshopper по двигательной части наследует все наработки мировой космонавтики последних 60 лет. Новое качество, кардинально меняющее экономику орбитальных пусков, аппарату приносит цифровая технология управления, позволяющая осуществлять управляемую посадку отработавших ступеней. Примерно то же происходит и в энергетике, где решение smart-grid позволяет интеллектуально управлять энергетическими потоками, которые вырабатываются традиционными методами. В обоих случаях основная добавочная стоимость создается математиками, программистами и инженерами, а капекс ложится на производственные мощности.
Рамки этой экономической модели позволяют прогнозировать и краткосрочную (5–10 лет), и среднесрочную (15–20 лет) перспективу. На первом этапе основная генерация добавленной стоимости окончательно перейдет к "распределенным" инженерно-дизайнерским центрам. Затем технологически возможным и экономически выгодным станет отказ от классической модели массового производства и возврат к "индивидуальному пошиву" на новой технологической базе. Примеры уже существуют, в частности в обувной промышленности.
В обозримой перспективе это приведет к возрастанию роли малого бизнеса. Если малый бизнес технологически будет оснащен не хуже крупного и сможет производить индивидуализированные продукты со сравнимой экономикой и лучшим качеством, нас ждет расцвет бутиковой модели производства. Условно говоря, можно ожидать переход производственных мощностей к модели, по которой уже традиционно работают ритейлеры: крупные торговые центры на окраине и магазины шаговой доступности по всему городу. А это ведет уже к социальным и урбанистическим изменениям. Рост массовости движения 3D-makers (возникновение значимых любительских сообществ CNC и ЗD-печати во всем мире, включая Россию) позволяет предположить, что в ближайшее время развитие производящих индустрий может пойти по пути, который в 1970-е гг. прошла компьютерная индустрия. Концепция персонального компьютера и все технологическое развитие последних 40 лет вышло не из тяжелых отраслей, а из клубных движений. Именно они с их изначальной ориентацией на обслуживание потребностей частных лиц за короткое с исторической точки зрения время определили современный технологический ландшафт.
Российский выбор
Некоторые действия по определению приоритетов российской технологической политики уже сейчас представляются вполне очевидными. Прежде всего, нужно избавиться от ряда заблуждений, доставшихся нам в наследство от индустриальной традиции Советского Союза.
Заблуждение 1: мощь страны определяется ее ВПК. В современной технологической экономике это не так. Мощь страны определяется ее способностью генерировать уникальное предложение, привлекательностью для граждан и бизнесов, а ВПК – производная от этой мощи. Если в индустриальную эпоху именно ВПК был основным драйвером технологического развития (все индустрии XX в. вышли из военного заказа), то сегодня такой драйвер – обеспечение потребностей человека, качества его жизни, тогда как ВПК использует технологии, созданные для гражданского рынка.
Заблуждение 2: мы можем пойти по "китайскому пути". Это невозможно в силу того, что Китай в последние 30 лет развивался за счет использования ресурса, уже исчерпанного у нас в стране в годы советской индустриализации, – дешевой рабочей силы, поставляемой в города крестьянством. Этот ресурс и в Китае с его колоссальным размером, десятикратно превосходящим размер России по населению, уже заканчивается, а у нас его и подавно нет и уже никогда не будет. Новая индустриализация, разворачивающаяся сейчас в развитом мире, это "другая" индустриализация, базирующаяся на совершенно ином человеческом ресурсе: интеллекте, компетенциях, инжиниринге, гибких автоматизированных производствах и в конечном счете на программном обеспечении, позволяющем создать уникальное предложение продуктов и услуг.
Заблуждение 3: приоритетность развития традиционных технологических рынков – авиастроение, автомобилестроение, судостроение. Разумеется, ими надо заниматься, но шансов стать глобальными лидерами в этих отраслях у нас нет. Даже в советское время они могли существовать в нашей стране только в силу закрытости ее экономики: советские самолеты и автомобили никогда не были конкурентоспособными на мировых рынках, за редчайшими нишевыми исключениями типа "Нивы" или сверхзвуковых истребителей.
Отрешившись от этих предрассудков, мы получаем вполне конструктивные ориентиры на долгосрочный период. Нам нужно:
– идти не от технологий, а от рынков, ориентируясь на те из них, где нет индустриальных стандартов;
– ориентироваться на "сетецентричные" рынки, где основная добавленная стоимость создается инжинирингом, программным обеспечением и сетевым взаимодействием (включая инфраструктуру интернета);
– ориентироваться на рынки, обслуживающие потребности человека (потребительские рынки).
Текущие задачи
Принципиально важно очертить методологические рамки, позволяющие определить приоритетные рынки научным образом – через форсайты и технологическое прогнозирование. И четко определить временные горизонты – кратко-, средне- и долгосрочный. При этом необходимо продумывать и планировать задачи модернизации базовых отраслей на основе самых современных технологических решений с горизонтом 5–10 лет. А также определить, чему мы должны сегодня начать учить школьников, к чему готовить преподавателей университетов, чтобы они могли научить студентов через 5–10 лет, с тем чтобы через 15 лет те смогли работать в компаниях, которые через 20 лет определят технологический, а значит, экономический и социальный ландшафт эпохи. Эффективность такого подхода доказана нашим недавним примером: начавшееся в 1980-х массовое обучение советских школьников программированию и информатике привело к тому, что сегодня ценовой объем экспорта российского ПО вплотную приблизился к объему экспорта вооружений и существенно превысил экспорт ядерных технологий.
Многие очевидные вещи уже делаются. Несколько лет назад была запущена программа по созданию фаблабов – университетских и региональных центров молодежного инновационного творчества. Но масштаб этого сегодня явно недостаточен для нашей страны, необходимо возрождать массовое движение молодежного технического творчества на новой технологической основе. Не менее важным представляется развитие экосистемы университетов: именно они в современной экономике являются интеграторами новых рынков, вокруг них складывается научно-индустриальная среда. Недаром любая инновационная зона в мире ассоциируется с университетскими центрами: Кремниевая долина вокруг Стэнфорда и Беркли, Новая Англия вокруг MIT и Гарварда, Кембридж в Великобритании, Технион и Институт Вецмана в Израиле. Наша университетская среда сегодня, к сожалению, имеет катастрофический провал в индустриальном окружении: кампусная инфраструктура и экосистема остаются в зачаточном состоянии, нужны технопарки, бизнес-инкубаторы, университетские фонды, а главное – заинтересованные индустриальные партнеры.
Системное и интегральное решение этих задач призвана найти Национальная технологическая инициатива (НТИ), предложение о реализации которой было выдвинуто президентом Владимиром Путиным в декабре 2014 г. В эти дни на "Форсайт-флоте" проходит сессия прогнозирования и планирования дорожных карт НТИ, в которой принимают участие порядка 750 ведущих экспертов страны. Координацию и контроль за этим процессом осуществляет РВК, на которую правительством возложена функция ресурсного и проектного наполнения НТИ.
Источник информации: Ведомости
