Мирoвoй практикoй дoказанo, чтo иннoвациoнная экoнoмика не вoзникает пo приказу правительcтва. Однакo, ocoбеннocть Рoccии cocтoит в тoм, что без указаний cверху она тоже не возникнет. Как ни крути, но вот так мы уcтроены. Чтобы в обозримом будущем выдвинутьcя в лидирующие экономики Европы, cтране понадобитcя очередная реформа, cопоcтавимая c cамыми cложными за поcледние 20 лет. И беccпорен тот факт, что она уже вовсю началась. А поскольку по инициативе властей первые закладки в книгу нашей будущей «инновационной жизни» делаются сегодня вполне реально и на виду у всех, здесь есть над чем всерьез поразмышлять.
Стоит в каком-нибудь собрании, если только это не очередной официальный форум «для галочки», лишь заговорить об инновационной деятельности предприятий, как тут же почти рефреном польются претензии в адрес государства. Вот, мол, и средств на внедрение всяческих новшеств оно отпускает маловато, да к тому же дает их явно не тем и не так, как надо. В общественном сознании прочно укрепилось мнение, что удельный вес инновационно-активных предприятий у нас более чем скромный, если не сказать убогий, как раз по причине слабой поддержки государства.
И Росстат грустно подтверждает, что на сегодня этот самый вес не дотягивает даже до 10%, а самое печальное – если здесь и возникают какие-то намеки на положительную динамику, то очень уж робкие. Для сравнения, в некоторых странах Европы к инновационно-активным относят до 80% предприятий. Но вовсе не потому, что все там разом взяли и переключились на «космические» технологии. Постоянно развиваются, подстраиваются под уровень конкурентов и рынка – вот и все. Если наши компании начнут хоть чуть-чуть двигаться в том же направлении, мы достигнем желанного уровня инновационной активности в 40–50% в самом обозримом будущем.
Впрочем, критики проводимой в стране реструктуризации экономики опускают из вида не только это. Сознательно или нет, но они отодвигают на второй план и тот факт, что для компаний, как крупных, так и мелких, государство в данном контексте все-таки определило некоторые блага. Так или иначе, прямая финансовая помощь предприятиям в их научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработках, со стороны «верхов» реально осуществляется – через фонды, разного рода налоговые льготы и преференции. Тем не менее, стрелку прибора по измерению инновационной активности, если бы кто придумал еще и такой, у нас почему-то зашкалило на одном делении. По этому показателю, согласно рейтингу Мирового экономического форума, мы находимся на 51-м месте из 130 стран мира. Впереди нас не только Великобритания, США, Норвегия, но еще и Эстония, Чехия, Турция, Литва, Латвия, Болгария, Румыния, Венгрия…
А что же происходит с производительностью труда? Если попытаться рассмотреть ее в тех же самых сопоставимых терминах, классически, по паритету покупательной способности для России и США, то снова получается мистический результат. Оказывается, уровень производительности у нас в сравнении с американским тоже застыл на «заколдованной» отметке 29,4–29,5%. Вывод здесь, в общем-то, достаточно очевиден.
Это означает, что за годы реформ мы никуда не продвинулись. Российская рыночная экономика еще не сумела справиться с данной задачей. Правомерно задаться вопросом – а может ли она это вообще сделать? Способна ли экономика такого типа, как в нашей стране, решить эту задачу? Если да, то мы стоим перед абсолютно уникальным вызовом.
Бюджетное инноваторство
В рамках поднятой темы будет вполне уместно взглянуть и на еще один показатель в отечественном предпринимательском секторе. Так вот, если вычленить долю бюджетных средств в общем объеме затрат на НИОКР по стране, то к удивлению многих выяснится, что наше государство вкладывается в них ну только что ни по полной. Здесь мы, без всякой иронии, впереди Европы всей.
По данным исследования Высшей школы экономики, этот показатель в России не просто уникально высок, но еще и продолжает прогрессировать. Если в 1994 году в предпринимательском секторе России удельный вес бюджета в общих расходах на НИОКР выражался цифрой 43%, то теперь он уже приближается к 60%. Для сравнения, в Германии «государственный удел» не превышает 4,5%; в Великобритании – 6,8%; во Франции – 10,6%. Как говорится, почувствуйте разницу.
Что это означает? В обеспечении отечественных НИОКР отчетливо прослеживается замещение частных средств государственными. Если кто-то скажет, что это замечательно, пусть посмотрит на результат. Видимо, деньги – не единственный фактор. Более того, существует целый ряд определяемых государством условий (кто платит, тот и музыку заказывает), которые в лучшем случае нейтральны по отношению к инновационной активности. В сухом остатке получаем: в значительном своем объеме инновации в России – бюджетные, проведенные «сверху вниз», а не рыночные.
Еще один типично наш «нюанс» в картине – для крупных госкомпаний сейчас ввели нормы «принуждения» к инновациям. Эффект, конечно, так или иначе будет, но скорее всего количественный, а не качественный. Наглядный пример тому – подталкивание вузов к организации малых инновационных предприятий. Стоит напомнить, что такое право им законодательно предоставили два года назад, но при этом количество вновь созданных малых фирм сделали для институтов дополнительным показателем в их обязательной ежегодной отчетности. Чисто бюрократическое решение повлекло точно такое же его исполнение.
Учреждение малых инновационных компаний покатилось по принципу «для галочки». По усредненным данным последнего отчета, для трех четвертей новорожденных фирм, стоимость интеллектуальной собственности, которую вузы передают малым предприятиям, вылилась в сумму… не более 20 тыс. руб. Как говорится, бери и ни в чем себе не отказывай.
А недавно довольно оживленная дискуссия в прессе развернулась вокруг т.н. компаний-«газелей». Слово нисколько не оскорбительное, им определили средние компании, чей динамичный рост зиждется преимущественно на инновациях. Что парадоксально, в России удельный вес таких компаний выше, чем в странах ЕС. Причем, очень важная отличительная черта отечественных «газелей» заключается в том, что они развивались исключительно самостоятельно и практически не были охвачены «благами» государства. Скажем больше, вроде бы даже всячески стремились увильнуть от этих ко многому обязывающих благодеяний.
Однако взоры различных органов исполнительной власти, институтов развития и прочих «поддерживающих» структур уже повернулись в сторону «газелей». А так хотелось бы, чтобы среди «бюджетного инноваторства» оставалась и росла хотя бы одна группа, свободная от пристального внимания государства. Ведь не секрет, что сегодня предприниматели опасаются обращаться за господдержкой из-за неизбежного дальнейшего контроля, преследующего порой отнюдь не гуманные и даже не экономические цели. Мировой опыт подсказывает, что необходимо четко закрепить условия, при соблюдении которых даже провал проекта по технологическим или рыночным причинам не повлечет за собой пристрастных проверочных мероприятий с «оргвыводами» силовых структур.
Ожидаемый карт-бланш
Да, до сих пор у нас венчурный бизнес проверяли по тем же критериям, что и традиционный. Вот почему важным и ожидаемым событием эксперты единодушно назвали состоявшееся в июле утверждение правительством новых инструкций. Тезис президента страны Дмитрия Медведева о том, что венчурный бизнес имеет право на ошибку, наконец-то оформился в виде рекомендаций для Генпрокуратуры и Счетной палаты, которые в дальнейшем получат и законодательное закрепление.
Пока эти новые правила касаются только государственных венчурных компаний (это ВЭБ, РВК и Роснано), при проверке которых отныне будут использоваться особые критерии оценки их эффективности. Это обезопасит менеджеров институтов развития от санкций за неизбежные убытки, связанные с некоторыми венчурными инвестициями. Но прецедент создан, а дальше будем ожидать распространения.
Как пояснил глава департамента инновационного развития и корпоративного управления Минэкономразвития Иван Осколков, «цель рекомендаций проверяющим органам состоит в том, чтобы добросовестный инновационный предприниматель или инвестор, получающий государственную поддержку строго в рамках установленных процедур, не превращался в объект преследования. Даже в ситуации, когда его рискованный проект оказался неуспешным из-за реализации рыночных или технологических рисков. Новые критерии проверки позволят топ-менеджерам компаний с государственным участием, с одной стороны, смелее принимать решения, избегая излишней бюрократической волокиты, а с другой – четко понимать, каким образом будет рассматриваться их ответственность за принимаемые решения».
– Подход к решению проблемы предельно ясен, – рассуждает гендиректор Роснано Анатолий Чубайс. – Только не рисуйте себе идиллическую картину, что инновации сфера сложная, а поэтому пусть ее никто вообще не контролирует по общеизвестному принципу: «Отвалите и не мешайте работать». К такой вседозволенности мы никогда не придем, да и не надо. Правильнее будет сформулировать общую задачу так – и предпринимателям надо учиться организовывать компании для запуска старт-апов, и соответствующим госорганам учиться их по необходимости проверять. Вот это конструктивная позиция!
Что в новых рекомендациях уже совершенно четко определилось? Нельзя судить по одной сосне обо всем лесе. Так и у нас. Базовый подход, который заложен в принятое решение, – существует отдельный проект, а есть еще портфель проектов, который в целом важнее. Первый может завершиться успешно, а может в черную погореть – как сложится. И тут нельзя особо пенять никому. Зато портфель проектов, весь «букет» занятий компании, целиком «завянуть» просто не должен. Вот здесь уже будет присутствовать юридический признак провала менеджмента, за который по определению следует строго спросить. Это весьма простое понимание успеха и неуспеха для венчура должно определиться в сознании у всех, в том числе в головах проверяющих.
Его благородие риск
– Если кто-то заявит, что он освоил инновационный бизнес, имея 100%-ный результат, можете в ответ ему смело покрутить пальцем у виска, и не ошибетесь, – продолжает Анатолий Чубайс. – Потому что как технологическое, так и рыночное отсеивание проектов абсолютно неизбежно. Уж на что строг в «Роснано» предварительный отбор (104 проекта утвердили, проанализировав почти 2 000 заявок), но и здесь дальнейший отсев даже предсказать не берусь.
Не требуйте от меня и примеров погоревших проектов, их пока нет. Конечно, возникали ситуации, когда даже получившие наше «добро» старт-апы сворачивались. Но только по той причине, что от их реализации отказывались сами заявители. К счастью, мы не успели там вложиться ни одним рублем. Однако, разумеется, есть и такие проекты, которые мы начали инвестировать, но они по разным причинам уже сейчас не укладываются в рамки ранее намеченного плана. И опять же не стану заранее загадывать, какие из них мы в дальнейшем сумеем вытянуть, а какие починут в бозе.
Для тех, кто считает, что обладает несоизмеримо более весомым даром экономического предвидения, предлагаю решить для разминки всего один, но очень показательный этюд из области инноваций. Попытайтесь предсказать будущее нашей самой крупной на данный момент зарубежной инвестиция – Plastic Logic. Сразу скажу, просматриваемые риски здесь настолько велики, что будь они меньше, я сам… никогда бы не согласился на этот проект. Потому что «общую массу риска» следует всегда соизмерять с характером технологии и с размером той ниши, которую она потенциально способна в дальнейшем занять. Впрочем, с подсказками на том и покончим. А дальше – сплошные вводные для задачи.
Микроэлектроника в мире успешно процветает уже более полувека. Причем, вся она базируется на кремниевой основе. А наш проект Plastic Logic, как нетрудно догадаться уже из названия, – это сугубо пластиковая электроника. Как говорится, покусившись на святое, мы здесь можем либо получить колоссальный технологический прорыв, либо потерпеть фиаско. Способствующие тому или иному исходу плюсы и минусы абсолютно прозрачны даже для дилетантов в области электронной промышленности.
Ключевое преимущество разрабатываемого технологического процесса – получение пластикового микрочипа в несколько раз проще и дешевле, чем его кремниевого собрата. Но у медали есть и обратная сторона – по сравнению с уже привычными для всех, работают такие чипы гораздо медленнее. Вот почему никто пока всерьез и не рассматривал использование пластиковых электронных составляющих в современных процессорах. В то же время никто и ничто не мешает уже сейчас применять их для сборки дисплеев, например, электронных ридеров. Такая «электронная бумага» будет иметь главное и неоспоримое преимущество перед ридерами на кремниевой основе – более низкую цену.
Чисто практичный и вполне перспективный вариант использования. Сколько уже копий сломано в непрекращающейся дискуссии по поводу школьных учебников, которые делают ученические рюкзаки и портфели элементарно неподъемными. А ведь есть идея – закачать содержание множества необходимых школьнику книг, которые он сегодня просто вынужден таскать с собой, в обычный ридер. Только вот массового продукта, предназначенного для подобных целей, увы, до сих пор нет.
Даже изрядно нашумевший в последнее время iPad вряд ли подойдет на эту роль. Во-первых, он довольно дорог, во-вторых, наделен массой избыточных функций, которые школьнику вряд ли понадобятся. Так почему бы не наладить выпуск простых в применении и дешевых «пластмассовых» ридеров, заточенных под школьную задачу? Чем вам не ниша? А ведь это только одна из идей по практическому использованию Plastic Logic.
Подчеркну еще раз – в целом пластиковая электроника может вылиться в настоящий технологический прорыв и занять 3, 5, а то и 10% мирового рынка, что при его ежегодном общем обороте в сотни миллиардов долларов способно обернуться воистину колоссальными объемами возвратного капитала. Но все может произойти и с точность до наоборот, если технология окажется неконкурентоспособной, а все затраты на нее пойдут прахом. Но такова специфика инновационного бизнеса. Здесь без риска не бывает.
Новое юридическое лицо для старт-апа
Логическим продолжением своеобразного карт-бланша для организаторов старт-апов, дающего право на ошибку, за которую не судят, призвано стать и еще одно нововведение самого ближайшего времени. Правительство России недавно направило на обсуждение в Госдуму законопроект, который для реализации инновационных проектов разрешит создание нового вида юридических лиц – хозяйственных партнерств.
Чтобы было понятнее, о чем речь, сразу скажем, что это организационно-правовая форма, которую сегодня использует подавляющее большинство венчурных инвесторов в мире. То есть мы перенимаем западное LP (Limited Partnership), что на русский язык переводится, как «ограниченное партнерство». Только пусть никого не пугает даже не намек, а прямое указание в названии на какие-то там ограничения. Они есть, но специально предусмотрены отработанной десятилетиями схемой, так что нам тут ничего изобретать и не придется, а останется просто перенести чужой опыт на нашу почву.
Дело в том, что классическое LP подразумевает одни права для генеральных (управляющих) партнеров, другие – для ограниченных. Просто размер доли каждого из партнеров в общем имуществе определяется пропорционально стоимости внесенных ими вкладов в общее дело. Причем, этот вклад может быть как денежным, так и в виде идеи (нематериальных активов), а также движимого/недвижимого имущества. Более того, схема LP качественно страхует инвесторов от рисков. Партнеры несут риски не в равной степени (как это практикуется в наших ныне действующих ЗПИФах, т.е. закрытых паевых инвестиционных фондах), а согласно внесенной доле в общий проект. Равно как и получать прибыль в зависимости от купленного процента акций.
Совершенно очевидно, что новая форма организации юридического лица для продвижения старт-апов будет вполне способна породить у нас и более современные, продвинутые соглашения акционеров. В нашем законе об АО это понятие есть, но слишком уж оно размытое и неполное. Между тем, для нормального старт-апа требуется соглашение не только между акционерами, но и между менеджментом и акционерами, даже потенциальный потребитель продукции может входить в такое соглашение. Ничего подобного у нас в принципе до сих пор не существует. А учиться надо.
Владимир Баранов
